Рунные сказки

РУННЫЕ СКАЗКИ


Содержание

Руны (Техномаг)

Рунные сказки Дины Ши: Феху  /  Дагаз   /   Хагал   /   Лагуз

Феху:
Сказка про князя-дракона (Дорен), Сказка про торговца кокосовыми орехами (Лиза)

Уруз:
Сказка про охотника (Дорен), Сказка про учеников колдуньи (Лиза)

Турисаз:
Долина Туманов (Дармен), Юноша и великаны (Иван Сухопаров), Предсказатель (Зау Таргиски)

Ансуз:
Один (Леста), Трое и вороны (Техномаг)

Райдо:
Камушек (Иван Сухопаров), Колесо (Дорен)

Кеназ:
Про мальчика-подмастерье и кольцо (Зау Таргиски), Вэнь-Жень (Дорен)

Вуньо:
Ранним утром (Дорен), Капитан (Зау Таргиски)

Хагалаз:
Дом (Дорен),  Белый Шум (Яра)

Наутиз:
Старик со старухой (Ворона Лиза), Рё (Дорен), Болото (Иван Сухопаров)

Иса:
Море Потерь (Яра), Прикоснование (Яра), Ответы (Дорен)

Йера:
Зарок (Дорен), Цикл жизни (Техномаг), Часы (Яра), Дочь (Леста)

Эйваз:
Грызозуб (Яра)

Альгиз:
Лес (Иван Сухопаров), Йилан (Леста), Проводник (Райна)

Беркана:
Медальон (Райна), Яринка (Яр'а)

Источник: сайт "Заколдованный замок"

Шаман сидел на самой вершине горы и ждал. Вот-вот должен был появиться тот, кого Шаман ждал уже очень и очень давно. Наконец сзади раздались шаги и пришедший человек подошел к Шаману и сел рядом с ним.

- Приветствую тебя, Шаман, - с почтением в голосе сказал Человек.

-Здравствуй, путник, - ответил Шаман.

Они сидели молча, Шаман и Человек. Сидели долго.

- Ты стар и мудр, Шаман, - вдруг произнес Человек, - Мне кажется, что моя жизнь ненастоящая. Что она полна иллюзий. Я хочу избавиться от них. Скажи, как мне это сделать?

- А скажи, Человек, зачем ты на них смотришь, на эти иллюзии?

- Наверное… - Человек задумался, - Наверное потому, что боюсь увидеть, что за ними.

- Вот тебе и ответ. Ищи свои страхи, за каждым из них - иллюзия.


Шаман сидел на вершине горы и ждал. Прошло три года с визита Человека. И вот-вот он должен был прийти вновь. Наконец сзади послышались шаги и свист напеваемой песенки. Расположившись рядом с Шаманом, Человек сказал:

- Спасибо тебе, Шаман. От моей прежней жизни не осталось и следа. Семья развалилась, друзей не осталось, родственники отвернулись от меня. Но я счастлив. Так что спасибо тебе, Шаман.

- Я рад это слышать, - ответил Шаман, а затем, посмотрев на Человека, прищурился и сказал, - Но разве ты избавился от всех своих страхов? Разве тебя больше ничего не тревожит?

- Ты прав. Я боюсь. Я боюсь стареть.

- А с чего ты решил, что ты должен?

- Ну как, - искренне удивился человек, - Все стареют, ну и я должен.

- А если не должен? - снова прищурился Шаман.

- То есть ты хочешь сказать, что это тоже иллюзия?


Шаман сидел на вершине горы и ждал. Прошло много лет с момента прихода Человека. Но Шаман знал, что тот придет еще. Сзади раздались шаги.

- Здравствуй, Шаман.

- Здравствуй, Человек, - ответил Шаман. - Я вижу, ты все так же молод и полон сил.

- Да. И спасибо тебе за это. Но у меня остался еще один вопрос.

Человек замялся:

- Смерть. Я очень боюсь смерти.

- Ты ведь уже понял принцип, - усмехнулся Шаман.

- Ах, вот оно что! Значит, и смерть тоже?

- Да. И смерть тоже.

- А ты? - хотел было спросить Человек, но остановился. Потому что отвечать было уже некому. Он сидел на вершине один.

- И ты, - ответил Человек сам себе.

Долго сидел Человек на вершине горы. Очень долго. Наконец он встал и произнес:

- Есть еще одна вещь, которую я боюсь. Та единственная вещь, которую я боялся всегда.

И в этот миг мир вокруг исчез.


Человек шел. Шел в нигде. И в руках у него были кисточки и краски...

Жила была девочка. Она жила в маленьком домике совсем одна. Была у нее только рыжая корова. Девочка была всегда грустная, потому что ей казалось, что у всех всего много, а у нее только корова и это несправедливо. Каждое утро девочка, подоив корову, выгоняла ее пастись на луг, а вечером приводила домой и опять доила. Молока корова давала много, гораздо больше, чем нужно было самой девочке. Поэтому она отдавала лишнее молоко соседям. Одна соседка умела делать из молока сыр, и приходя за свежим молоком, всегда оставляла девочке кусок сыра. Другая пекла вкусный хлеб, и забирая молоко, оставляла свежий каравай. Мальчик с соседней улицы, приходя за молоком, всегда оставлял у дверей девочки вязанку хвороста для очага. Кто-то приносил яйца от своих кур, кто-то вкусные пирожки, или овощи и фрукты. Радоваться бы девочке, но она все грустила и говорила своей рыжей корове:

- Вот, смотри… у тех есть курочки, у этих - вон, какой большие яблони с вкусными яблоками… а у меня - только ты…

Рыжая корова слушала это, слушала, но однажды обиделась и ушла в лес. Пришла девочка вечером на луг, чтобы увести корову домой, а той и след простыл. Бегала девочка, искала, звала, но нет коровы.

Пришли соседи за молоком, а молока нет. На следующий день девочка искала корову. И через день тоже. Соседи помогали искать, но корова не находилась. Решили соседи, что корова потерялась совсем и перестали приходить за молоком.

Сидела вечером девочка в своем домике и тихо плакала. Не было больше хвороста, чтобы разжечь огонь и согреться. Не было ни сыра, ни хлеба, ни вкусных пирожков. И молока не осталось.

Вдруг услышала она топот за окном и тихое мычание. Выскочила на улицу, а там ее рыжая корова стоит. Сама соскучилась и вернулась. Обрадовалась девочка, отвела свою корову в хлев, вычистила, подоила, а утром сплела большой венок из ярких цветов, надела корове на шею и так повела на луг.

Соседи увидели, что корова вернулась и тоже очень обрадовались. Ведь это означало, что у них опять каждый день будет свежее молоко.

Больше девочка никогда не грустила. Она поняла, что не нужно иметь все. Достаточно, если у тебя есть что-то одно, что нужно всем, и тогда, когда ты этим поделишься с другими, другие поделятся с тобой тем, что имеют они.

Большая коричневая гусеница старательно жевала зеленый лист, не брезгуя даже жесткими прожилками. Нужно было торопиться, пока солнышко грело ее гибкое длинное тельце, давая силы. К ночи, когда на землю спускалась прохлада, гусеница прицеплялась покрепче с нижней стороны листа и засыпала до следующего утра.

Гусеница не считала проходящих дней и ночей. Просто иногда бывал дождь, и тогда она спала, как ночью, а иногда светило солнце и нужно было есть. Больше ее ничто не интересовало.

Прошло несколько дней, и гусеница почувствовала, что больше не хочет есть. Она проползла по ветке дерева до самого ствола и выбрала себе уютную трещинку. Ее тельце подобралось, став больше толстым, чем длинным, она вцепилась покрепче в кору и погрузилась в странное оцепенение. Кора горьковато пахла днем, нагретая летним солнцем, но гусеница уже не чувствовала запаха. Ночью, ближе к утру, и кора, и застывшая гусеница покрывались крошечными капельками росы, но гусеница и этого уже не чувствовала. Ее тонкая нежная кожица затвердела и теперь гусеница больше напоминала не червячка, а туго спеленатую маленькую куколку.

Гусенице снились волшебные сны.

Теперь она вспоминала все то, что раньше видела только мельком, краем глаза, пока торопливо и сосредоточенно жевала лист. Она вспомнила теплое прикосновение золотистого солнечного луча, и мягкую прохладу летнего ветерка, аромат темных бордовых роз, обвивших изгородь прямо под ее деревом и синеву неба, которое она видела, когда ветер шевелил и переворачивал ее лист. А еще она вспоминала бархатную черноту неба и белый серп луны в ту особенно жаркую ночь, когда спать совсем не хотелось, и она продолжала жевать. И еще - прекрасных и нежных созданий, таких хрупких, грациозно кружившихся над розами, то присаживаясь на минуту на цветок, то вспархивая в порыве ветра в удивительном танце.

Одно такое создание однажды поднялось высоко, до той ветки, где сидела гусеница, и присело отдохнуть на соседний лист. Создание то складывало крылья, невзрачно коричневые и похожие цветом на кожицу самой гусеницы снаружи, то раскрывало их, озаряя все вокруг сиянием красок. Гусеница была так поражена великолепием этого существа, что на целую минуту перестала жевать.

Закованная в броню своей затвердевшей кожицы, гусеница грустно вздыхала, жалея, что так мало успела увидеть, рассмотреть. Она думала, что если бы была умнее, то могла бы тогда заговорить с тем крылатым существом. И может быть, они бы даже нашли общий язык. Чувствуя в своей неподвижности, что с ней что-то происходит, она думала, что умирает, и прощалась в памяти с этим прекрасным миром, в котором была так недолго. Напоследок она мечтала о том, как могла бы родиться с крыльями и танцевать в ладошках летнего ветра над душистыми розами.

А потом наступила перемена. Она вдруг почувствовала, что может шевельнуться внутри корочки своей бывшей кожи. Она шевельнулась, сначала осторожно, потом чуть увереннее. Раздался легкий щелчок, скорлупка треснула и в глаза брызнул дневной свет. Она попыталась выползти, изгибая тельце, но тут же обнаружила, что так ползти больше не может. Зато у нее откуда-то появились тоненькие лапки, зацепившись которыми за кору она стала вытягивать себя наружу.

О! Она была так счастлива, что не умерла, что опять видит солнце и небо, так ошеломлена, что двигалась очень медленно. Она уже почувствовала, что изменилась, и прислушивалась к себе, пытаясь понять, что принесли эти изменения. На спинке ощущалась какая-то тяжесть, которая расправлялась, разворачивалась и твердела. Сначала гусеница испугалась, вспомнив, как твердела ее кожица, превращаясь в оковы, но ЭТО не мешало движению и она сделала несколько шагов по стволу дерева. Потом ЭТО шевельнулось, раскрылось, и она увидела край настоящего крыла. Не веря себе, она несколько раз распахнула и сложила свои новые крылья, а потом, отчаянно отцепив лапки от древесной коры, бросилась в объятия летнего ветра.

С дерева взлетела большая бабочка, в развороте крыльев которой переливались свежими красками и чернота ночи, и синева летнего неба, и пурпур душистых роз. Павлиний глаз.

В большом саду, в окружении солидных и важных "породистых" яблонь, росла скромная яблонька-китайка. Она была уже очень старая, и яблочки ее были мелкими, но садовник бережно ухаживал за ней. Он ее очень любил. Ее стройный ствол, непохожий на томно изогнутые столы благородных сестер, давно уже стал слабым и трухлявым внутри, но снаружи выглядел еще вполне достойно, и каждую осень яблонька обильно украшала себя россыпью ярких золотисто-алых плодов.

В одну непогожую осеннюю ночь, когда люди уже собрали все яблоки, а листья пожелтели и опадали с печальным шелестом, разразилась буря. Ледяной дождь хлестал землю, сбивая последние листья с ветвей. Стволы деревьев болезненно скрипели под напором злого северного ветра. С глухим стуком падали на землю большие сучья, которые яблони отдавали ветру, чтобы устоять. Китайка была выше всех в саду и ветер напирал на нее с особенной силой. В разгар бури старый ствол не выдержал, надломился, и дерево тяжело опустилось на землю, ломая ветки соседок. Утром садовник с грустью увидел, что старая яблоня погибла. Он спилил обломанный пенек, убрал из сада старый ствол и ветки, но корень не стал выкорчевывать - оставил до весны.

Нужно сказать, что в развилке двух больших корней старой яблони давным-давно народилась маленькая Почка. Корни усердно поили соком ствол старого дерева, ничего не давая Почке, поэтому Почка просто спала. В следующую после бури весну еще живые корни опять вытянули влагу из земли и понесли ее стволу, но ствола больше не было, и корни отдали сок Почке. Почка проснулась и потянулась вверх тонким стебельком.

Когда садовник наконец решил выкорчевать старый корень и расчистил траву вокруг, он увидел прутик высотой уже до колена, одетый свежими нежными листьями, и решил оставить пока, не трогать. Лишь огородил, чтобы не сломать случайно.

Через пять лет старые корни уже умерли и сгнили, но рядом с пнем вытянулась выше человеческого роста стройная яблонька-китайка, цепляясь за землю своими собственными молодыми и крепкими корнями. Весной она оделась цветами, а к осени смущенно краснела щечками своих первых маленьких сладких яблок.

Когда-то, давным-давно, в одном маленьком королевстве жил король со своей королевой. Король был отважен и мудр, королева его была добра и красива, и народ в королевстве любил своих правителей, - все было хорошо, но не было у короля детей. А соседним королевством правил Чародей. В том королевстве все были колдунами и чародеями, но этот был всех сильнее и мудрее, и потому его выбрали правителем.

И вот, король, у которого не было детей, решил обратиться к соседу, чтобы тот магией ему помог. Чародей согласился сделать колдовское зелье, чтобы помочь. Но сказал:

- У тебя родится не один сын, а двое. Старший станет твоим наследником. А младшего ты отправишь ко мне, когда ему исполнится пятнадцать лет, и никогда не станешь интересоваться его судьбой.

Король согласился. Чародей изготовил зелье из только ему известных колдовских трав и отправил с гонцом королю. Через год у короля родился один сын, а еще через год - второй. Мальчики быстро росли и учились всему, что положено знать королевским детям. Но старший был шумным и веселым, любил турниры и королевскую охоту, где так славно скакать по полям под звуки охотничьего рога и лай собак. А младший, хоть и не хуже брата управлялся с мечом и скакал верхом, больше любил посидеть с книжкой в укромном уголке сада, у ручья.

Прошли годы, и настало время младшему королевичу отправляться к Чародею. Пятеро его друзей решили ехать с ним на случай, если Чародей задумал что-то злое. Хоть и невелика защита, а все же. Король ведь обещал не интересоваться судьбой младшего сына, но юноши никому ничего подобного не обещали. И вот, шестеро юношей сели на коней и отправились в путь.

К вечеру первого дня пути поднялся ветер, небо заволокло тучами. До ближайшего города оставался еще час езды, когда начался дождь. Тут они увидели впереди придорожную корчму, на вывеске которой красовалась лошадь. Друзья стали уговаривать королевича заночевать в корчме. Тут порыв ветра покачнул вывеску и она упала на землю.

- Это плохой знак, - сказал королевич, - мы не станем останавливаться здесь. Хозяин, наверное, прочно прибил вывеску. С чего бы ей падать именно сейчас? Это плохой знак, мы не остановимся здесь, а поедем в город.

Друзья стали спорить с королевичем, и даже насмехаться над его суеверием.

- Зачем верить знакам, - говорили они. - Мы здесь мокнем сейчас, а уже могли бы сидеть в тепле у огня, а лошади наши жевали бы овес в теплой конюшне.

Пока они спорили, из туч ударила молния, и прямо в конюшню при корчме. Конюшня вспыхнула, как пучок соломы.

- Вот видите, - сказал королевич, - если бы мы остановились здесь, дальше нам бы пришлось идти пешком. Не зря упала вывеска с лошадью.

И друзья, закончив спор, поскакали к городу.

Еще два дня они были в пути, когда достигли развилки дорог и не знали, по какой из них ехать дальше. Люди сказали им, что две дороги здесь расходятся, а дальше опять сойдутся, и обе приведут туда, куда им надо. Одна дорога была широка и лежала через большие поселения, где можно было остановиться поесть и отдохнуть. Другая, поуже, вилась среди холмов, огибая одинокие фермы. Трое друзей захотели ехать по широкой дороге, двое других ждали решения королевича. Тут ястреб пролетел над ними и тень его пересекла широкую дорогу.

- Мы поедем по узкой дороге среди холмов, - сказал королевич.

Трое друзей, желавших ехать другим путем, не согласились и договорились встретиться с остальными там, где дороги опять сойдутся. Очень им не хотелось верить знакам и желали они доказать королевичу глупость его суеверия. Поехали юноши по широкой дороге, останавливаясь в поселениях и не торопясь. Ведь они были уверены, что прямым путем быстрее доберутся до места встречи. Когда осталось совсем немного до назначенного места, пришлось им переезжать через небольшой ручей по мосту. Ручей протекал в глинистом овражке, берега его были раскисшие и вода мутная, вброд не перейдешь. Въехали они на мост, да мост был старым и подломился. Рухнули они все в ручей - хорошо, что целы остались, и люди, и кони. Долго выбирались юноши из липкой жижи, а когда доехали, наконец, мокрые и грязные, до места, где дороги сходились, королевич уже ждал их с двумя другими друзьями.

Подъехав уже к границам страны Чародея, юноши остановились заночевать в заброшенном доме. Дом был каменный, крепкий, и крыша была цела, только, видать, хозяева умерли, а наследников не нашлось. Утром стали собираться в путь. Сначала один из друзей никак не мог найти свою дорожную флягу. Вечером возле себя положил, а утром - нет ее. Час потратили - нашли. Потом у другого оборвалось стремя - пока чинили, еще час прошел. Совсем уже, было, собрались, но королевич, выходя из дома, зацепился рукавом за косяк, чуть не порвал одежду.

- Друзья, неспроста это, - сказал королевич. - Не отпускает нас дом. Давайте останемся здесь еще на день.

Хоть и не было у них еды, и приходилось день поголодать, оставаясь, но на этот раз друзья спорить не стали. Остались. А среди дня потемнело небо и разразилась страшная буря. Поняли друзья, что и на этот раз королевич прав был.

Без приключений добрались они до главного города страны Чародея. Чародей выехал встречать их к воротам. Посмотрел на королевича и сказал:

- Ты приехал. А мог и не приехать, нарушив отцовское повеление. Ведь ты не знал, что ждет тебя здесь. Значит, ты достаточно отважен, чтобы принять предназначенное и подчиниться Судьбе. Ты приехал вовремя, одежда твоя чиста и конь твой под тобой. Значит, несмотря на юные годы, ты внимателен и умеешь видеть дальше своих собственных желаний. Знаки вели тебя. Ты мог бы не слушать знаков. Тогда все то, о чем они тебя предупреждали, стало бы дурным предзнаменованием для тебя. И это стало бы правдой. Но ты слушал знаки, следовал им. И пришел по воле судьбы к тому, чего достоин. Я буду учить тебя, и ты станешь моим наследником в этой стране.

Друзьям же он сказал:

- Спасибо за то, что проводили моего ученика ко мне. Отдохните, а завтра отправляйтесь домой. За друга своего можете не опасаться больше.

И остался королевич у Чародея, чтобы выучить его мудрые науки и однажды стать королем.

Жил-был князь. Хороши были его земли, щедры и богаты. Ходил князь в походы с верной дружиной, но печалило его, что не ждет его дома красавица-жена, нет у него наследника.
Объезжая свои владения, увидел он однажды деву красоты невиданной. Понял, что только ее себе в жены и хочет.

Представилась она травницей и сестрою мельника. Сказала, что дала обет замуж не выходить, не оставлять брата одного. Что мила ей ее жизнь, любит она мельницу, и реку, и свой сад, и не вышла бы за князя, даже будь он владыкою всего мира. Но не захотел князь прислушаться к ее желаниям. На следующий же день отправился к мельнице и убил ее брата. Рассудил, что единственное тот препятствие к его счастью.

Встретил деву на том же месте и сказал, что нет больше у нее родных, но будет он ей защитой и опорой, все ей отдаст, если пойдет за него.

Попросила дева три дня, оплакать брата.

Еле дождался князь установленного срока. Подъехал и видит, идет красавица ему навстречу, да не в простом наряде, а в одеждах богатых, золотом и драгоценными каменьями расшитых.

Блеснуло ожерелье ее на солнце, ослепил князя яркий луч, разлился по полю, затопил собой всё.

Не помнил князь, как вернулся домой. Переменился он с того дня, покинула радость его сердце. Золото теперь мерещилось ему вместо спелых колосьев и осенней листвы. А как на берег моря выйдет – не замечает верной своей ладьи, смотрит на блики на волнах. Кажутся они ему жидким золотом, по несправедливости лишь одной не ему принадлежащим.

Ненасытным до богатств стал, перестал щедро делиться кровью добытым золотом с верной своей дружиной, как раньше бывало. В походы теперь ходил не ради чести и славы, а только лишь утолить свою жажду. С гостями стал скуп, потерял охоту до веселых пиров.

Все ходил на казну свою любоваться, монеты перебирать. Сначала редко туда заглядывал, затем все чаще, а потом и вовсе перестал к людям выходить. Золото стал есть, на золоте спать, в покрытого чешуйчатой броней дракона превратился князь.

Но не унималась его жажда, помнил он, что осталось снаружи золото трав и не владеет он им пока что.

И вот однажды выбрался князь-дракон из своих палат, полетел к полю, но не взять колосья драконьими лапами. К роще обернулся – сияют монетки листьев, но и их не забрать себе. Обозлился он сильнее прежнего, стало дыхание его огненным, сжег поля и леса на своей земле. Тяжелым черным дымом пожарищ затянулось все кругом.

Трудно стало дышать самому дракону, полетел он к морю. Смотрит, играют солнечные блики на волнах, а в глубине сверкает чешуя рыб. Много сокровищ таит в себе море. Кинулся дракон к воде, нырнул поглубже, а вынырнуть не смог, собственная тяжесть утянула его на дно.

Говорят, долго еще видели на том месте золото драконьей чешуи глубоко под водой. Но никто не пытался добыть тот клад, так как поняли люди, что проклятье было на князе, и не хотели себе такой судьбы.

А деву ту больше не видели, да и мало кто о ней помнил.

В одной теплой стране у моря жил-был один человек, семьи у него не было, мать его давно умерла и оставила в наследство кусок земли с кокосовыми пальмами в хорошем месте, окруженным со всех сторон холмами, так что ни ветра, ни дожди не могли повредить деревьям и кокосы всегда исправно зрели на них. Земля не была у него в собственности, просто об этом месте никто не знал и человек спокойно пользовался им один. Каждое утро он собирал созревшие кокосы и относил их на пляж, где продавал туристам и отдыхающим. В летний сезон он поднимал цены на кокосы повыше и имел неплохой доход. Деньги он почти не тратил, а складывал в жестяную банку, которую хранил зарытой на заднем дворе своей хижины. Больше всего на свете этот человек любил деньги, он и жену-то не завел, потому что потратиться надо было, что уж говорить о детях, которых надо кормить. Человек мечтал накопить много много денег, чтобы больше никогда не ходить по пляжу, продавая орехи, а выкупить кусок земли, нанять людей и жить ничего не делая, припеваючи. Только об одном молил он богов: чтобы его пальмы приносили ему все больше и больше кокосов!

Однажды, в ясный солнечный день, шел человек по пляжу и как обычно продавал кокосы. Народу было много, стояла жара, все хотели полакомиться свежим молоком и белой мякотью, и человек радовался, что цену можно поднять втридорога: все равно заезжие туристы покупают, не торгуясь. Много он уже продал, оставалось два или три плода, и он пошел в сторону дома, будучи уверенным, что сумеет продать их по дороге. Тут подошла к нему уставшая женщина, которая каждый день, как и он, ходила по пляжу и продавала украшения из ракушек, чтобы прокормить своих детей. Ракушки она рано утром собирала на берегу, а вечером плела из них бусы и браслеты, делала небольшие сумочки и амулеты, приносящие удачу.

- Послушай, - сказала она ему, - Я сегодня почти ничего не продала. Денег, что у меня есть, хватит только на хлеб и то немного. Я вижу, ты сегодня хорошо все распродал, у тебя осталось только два кокоса, не продашь ли ты их мне, тогда у моих детей будет хороший ужин, а деньги я тебе отдам, как только продам свои бусы.

- Еще чего! - ответил ей человек, - Отдай тебе кокосы сейчас, когда на них самый спрос, а деньги от тебя я получу еще неизвестно когда, тебе три дня надо торговать своими цацками, чтобы вернуть мне их цену! Ты же сказала, у тебя есть деньги на хлеб, ну и все. Значит не помрут твои дети с голоду!

- Я же не бесплатно прошу! - удивилась женщина, - Если хочешь, возьми еще амулет на богатство и процветание, он принесет тебе удачу!

И она положила ему в корзинку шнурок с ракушкой, на которой были нарисованы какие-то палочки.

- Да не нужны мне твои глупые побрякушки,- оттолкнул ее человек, - Это все выдумки для туристов, чтобы содрать с них деньги! Да и желание у меня одно, - засмеялся он, - Чтобы кокосов на моих пальмах росло все больше и больше, а для этого мне твои амулеты не нужны, они и так растут неплохо!

И он пошел прочь.

Женщина странно посмотрела ему в след, что-то говоря про себя. Но он уже ничего не слышал, ветер донес только обрывки ее слов "... пусть твое желание исполнится!"

"Вот прицепилась!" - усмехнулся человек - "Кокосы ей подавай! Знаю я этих пляжных торгашек, сейчас возьмет, а деньги отдаст через месяц или вообще не отдаст, мне прямой убыток! Работать надо лучше, а не клянчить!"

Говоря так про себя, человек продал последние кокосы французской паре в четыре раза дороже обычного и, радуясь такому барышу, пошел домой.

На следующий день, рано утром он, как обычно, пошел на свое тайное место, чтобы собрать созревшие кокосы на продажу и замер в удивлении: кокосов было очень много, пальмы гнулись и грозились сломаться под их тяжестью. Обрадованный человек приставил лестницу и начал сбивать на землю созревшие орехи. Уже много кокосов лежало на земле, но все больше и больше рубил он их, стараясь подняться все выше и выше, чтобы дотянуться до самых дальних и крупных орехов.

"Эта глупая нищенка что-то там болтала про удачу, может это все и не такие уж враки, ха-ха-ха! Да у меня теперь много кокосов! Очень много, и я сегодня хорошо заработаю на них, еще и на завтра и послезавтра останется!" И пытаясь срезать самую большую и спелую, но далекую гроздь, он неловко взмахнул ножом, покачнулся и сорвался с лестницы, упав прямо на гору кокосов внизу. И по какой-то нелепой случайности, упал он очень неудачно, ударившись виском о кокос, который лежал сверху, и тут же умер.

Но вот по случайности ли?


Вот такую сказку нашептал мне южный ветер, шелестя листьями кокосовых пальм.

Давным-давно, в одной далекой стране, что лежала там, где бескрайние просторы, где на ветру волновалось море трав, а закатное солнце красило бронзой смуглую кожу людей, жил-был охотник. Он был молод и только недавно получил право называться мужчиной, но у него была мечта. От рождения обладающий не самым сильным и выносливым телом, он всегда хотел стать крепким и сильным мужчиной, хотел быть первым среди охотников, а главное – взять в жены дочь вождя. Он никому не говорил о своих желаниях, но всегда старался стать сильнее, выносливее. Но честно признавался себе, что пока что хорошим охотником зовут его не из-за силы или отваги, а из-за ловкости и хитрости, из-за знания повадок всех зверей и птиц, из-за терпения и наблюдательности.

Однажды они с другом охотились далеко от деревни и несколько недель не были дома. А когда вернулись, узнали, что вождь решил отдать дочь замуж. И уже несколько испытаний выдержали те воины и охотники, что претендовали на ее руку.

Пошел охотник к вождю и заявил, что у него столько же прав на руку принцессы, сколько и у остальных. Вождь же отвечал, что отдаст ему свою дочь не раньше, чем тот укротит стадо бизонов.

Вскипела кровь охотника, ударила в голову, отвечал он вождю, что так и сделает. Но тогда пусть уж и вождь не отказывается от своего слова. В три дня пообещал охотник привести бизонов в деревню.

Было ему известно, что всего лишь в двух дневных переходах от деревни пасутся бизоны. Знал и то, что вовсе не нужно ему укрощать все стадо – бизоны пойдут туда, куда пойдет их вожак. И, если ему немного повезет, и стадо направится по высохшему руслу реки…

Устроился охотник на стволе дерева, склонившегося над руслом. Везение то было или боги услышали их спор с вождем и решили посмотреть на его подвиг, но совсем недолго пришлось сидеть ему в ожидании. Задрожала земля под тяжелыми копытами, наполнилось старое русло стремительным потоком. Не потоком воды, но потоком копыт и рогов, горбатых спин и мощных тел, потоком неудержимой силы.

К счастью, не видел этого охотник, а не то, быть может, и пошатнулась его решимость. Но он ждал лишь того момента, когда окажется под ним мчащийся впереди вожак, а дождавшись, спрыгнул с дерева к нему на спину. От удара перехватило у охотника дыхание, еле удержался он, распластавшись по могучей спине старого бизона. Но не было времени на передышку, быстро мчалось стадо и совсем недалеко уже то место, где река разливалась раньше, где исчезали границы старых берегов и откуда охотник задумал направить бизонов к своей деревне. Напрягая все силы и всю ловкость свою, чтобы удержать равновесие, выпрямился охотник, сел верхом, схватил бизона за рога. И почувствовал, как небывалая сила вливается в него. Он оседлал бизона, он почувствовал себя с ним единым целым и знал, что может направить куда пожелает. Он может показать всем в деревне, чего он стоит. Да, в конце концов, он может снести деревню с лица земли! Победный крик вырвался у него из груди и эхом отозвался на него вожак.

Не помнил потом охотник, правда ли он тянул бизона за рога, направляя поток, – или, как ему казалось, одной лишь мыслью управлял он им. Но очень быстро показалась родная деревня. Почувствовав дрожь земли, услышав глухой гром, выскакивали его соплеменники из своих жилищ и смотрели на приближающееся стадо.

В последний момент, лишь убедившись, что вождь видит его, отвернул охотник от деревни. Ведь не было зла в его сердце, одно лишь упоение своим триумфом.

Но долго еще продолжалась скачка, и далеко от дома оказался он, прежде чем вновь почувствовал под ногами землю. И много раз успел он подумать, что наградой за подвиг его будет смерть под копытами. Но ровно столько же раз ответил он себе, что оно того стоило.

Ну, а то, как он встретил шамана и что от него узнал, как добирался домой и стал ли он мужем дочери вождя – уже совсем другая история.

Стояла на поляне среди холмов одна деревня. Люди в ней жили не хорошие, не плохие, обычные люди, как во многих. Но жила там еще одна женщина, колдунья, с виду вроде женщина в летах, но не старуха: глаз молодой, задорный! Пришла она в деревню неизвестно откуда, да и осталась, а жители ее и не прогоняли. Им-то что, она никому не мешала, даже пользу приносила: то скоту с приплодом поможет, то, если кто прихворнул, вылечит. Пригляделись к ней жители, стали к ней прислушиваться и в гости звать, за помощь помощью отвечать, так и жили, во взаимном уважении да ладу.

А некоторых молодых девушек и юношей колдунья к себе в ученики брала; выберет пять-шесть самых смышленых и обучает всякому из того, что сама знает, да на что спрос есть. Ребята гордые ходят, ибо честь большая такому ремеслу учиться и в жизни всегда навык нужный, полезный. Те, кто обучение уже прошел, собирали котомку и уходили из деревни по свету путешествовать, новое разное узнавать, никто в деревне не оставался, хоть и вернуться обещали. Оно и понятно, много чудес на свете есть, да интересностей.

В одно жаркое лето стояла в деревне небывалая засуха! Месяц дождя не было, половину скота передохло, земля трескалась от зноя, речки пересыхали.

Приходили люди к колдунье, совет да помощь спрашивали. "Подождите!" - колдунья говорила, -"Тяжело сейчас, но немного подождать надо, придет вода в деревню, дождь сильный будет, слышу, уже скоро!"

Люди расходились по домам, но между собой тихо роптали, мол, чего это колдунья им помочь не хочет, мало ли когда этот дождь придет, а тут счет на дни.

И было в ту пору у колдуньи среди других два ученика. Красивые да статные, всем хороши были, да только самолюбия и самоуверенности им природа тоже щедрой рукой отсыпала. Решили они, что многое уже чего знают и умеют и помогут деревне своей, сделают доброе дело, но никому не скажут, а вот потом, как придет влага в деревню, все будут радоваться, тут-то они и обмолвятся ненароком, чьих это рук дело. Тут будет селянам радость, а им -почет и уважение.

Пошли они ночью высоко в горы, начертали на горном источнике знак сильный, знак волшебный, чтобы забил он сильнее и пришла с гор вода в долину, и довольные спать ушли. "А если еще и дождь пойдет, то много воды будет, все поля и луга водой напоит," -радостно обсуждали по дороге они.

После их ухода в горах ветер поднялся, тучи собираться стали, родник забурлил, забил все сильнее и сильнее, набирая мощь из земных недр, постепенно набирая силу, пошел вниз мутный поток, а тут и гром грянул, ливень хлынул. Забурлил еще сильнее источник, земля задрожала и рядом трещина пошла, забил еще один родник сильнее и мощнее прежнего, полились вниз два потока, уже перед самой долиной сливаясь в один - да такой силы, что смывал он все на своем пути, в страхе разбегались и разлетались дикие звери и птицы. Все сильнее и мощнее поток становился, уже бурной рекой шел в долину, целым морем по полям да лугам разливался. Так и смыл он деревню со всеми домами, да пристройками, вместе со спящими в них жителями. Говорят, не выжил там никто...

А на месте той долины теперь большое и глубокое озеро, вокруг которого лес густой вырос.

А колдунью ту, мне рассказывали, в другой деревне видели, живет не тужит и так же молодежь учит, только придирчивей в ученики отбирает да всяко за ними приглядывает.

Давно это было, так давно, что не упомнит сейчас никто, когда это было.

Ходил по дорогам нашей страны Воин. Искусен он был в своем деле, не было ему равных во владении мечом. Во множестве поединков одержал он победу, во многих войнах поучаствовал.
Но не только превосходное владение мечом сделало Воина известным по всей стране. Следовал он рыцарскому кодексу и никогда от него не отступал, карал и щадил согласно букве его. В общем, из-за его редкой принципиальности нечасто к нему обращались за помощью – опасались.

Как-то проходил он и мимо нашего селения, остановился в трактире. Там, среди пьяных разговоров, и услышал он про Долину Тумана. Что никто еще не возвращался оттуда живой и в своем уме, что живут там странные голоса и призрачные ведения. Гиблое, в общем, место.
Любопытно стало Воину, решил он проверить это загадочное место.

Странной была эта долина. Не мог сказать Воин, сколько времени прошло, как он вступил в это место, не мог сказать, сколько он прошел. Казалось, время и пространство потеряли свою суть. Ничего вокруг не было, только безмолвие.

Навстречу шагнуло существо. Оно было почти копией Воина, только глаза жестче, улыбка надменней. И меч в руке.

Обрадовался Воин, что хоть что-то знакомое появилось, и двинулся вперед.

И вновь невозможно было сказать, сколько времени прошло, но ни один противник не уступал. Потяжелел меч в руках Воина, все трудней ему было сдерживать напор противника. А тот как будто не устает.

И мысли странные стали появляться в его голове. О том, что он боится, что использует кодекс как защиту и не смеет взглянуть за его пределы. О том, нет единственного правильного пути и все пути равны, что мир иллюзия и он сам тоже. Что нет правильного и неправильного, а есть принятие.

Отбросил Воин меч и позволил противнику поразить его в самое сердце...

Никто еще не покидал Долину Туманов, не изменившись.

Существо очнулось на самой границе Долины. В его руках был обломок меча, а одежда превратилась в лохмотья. Оно улыбнулось и подумало, что ему нужно новое имя.

Жил-был один юноша. Добрый был человек, хороший, а все потому, что с самого детства он знал, что хорошо, а что плохо, что правильно, а что нет. Родители ему как следует воспитали, постарались: единственный он у них ребенок в семье был.

Возвращался он как-то раз домой из города и повстречал на дороге старика. Ну и напросился дед к нему в спутники, ну а старику как отказать? Неправильно. Еще и котомку вызвался ему помочь нести, покуда по пути будет. Разговорились они по дороге, и чует наш герой, что со стариком что-то не так: вроде и не прикопаешься, но какой-то он неправильный. Начал ему в душу страх закрадываться, и чем дольше шли, тем сильнее рос страх. Тут бы котомку бросить да деру дать, но причин-то нет!

Так и шли они. И время шло, и солнце уже начало к закату клониться.

- Уже бы и до деревни дойти к этому времени пора, там уже ужин готовят, но этот проклятый старик так медленно ходит, черт бы его взял! - думал юноша.

-Давай, - говорит старик, - Присядем под тем деревом, костерок разведем, а то уж скоро темнеть начнет… а у меня еда в котомке и чай.

Согласился юноша: как ни искал он, так и не нашел причин отказаться. Развели они костер, и как раз к тому времени, как они отужинали, сгустились сумерки. Моргнул юноша и видит – не старик напротив него сидит, а великан. Понял он, что не так ему в старике казалось, вспомнил он, что ему родители про великанов рассказывали: что ненавидят они людей, пытки всякие устраивать любят и - самое страшное - едят. А как второй подошел и рядом у костра уселся, у юноши от страха ноги так отнялись, что не то что сил убежать не нашел, он и как ползать-то забыл.

-Ч-ч-ч-что вам от м-м-меня н-н-н-надо? – заикаясь, спросил юноша.

-Дорогу скоротать за интересной беседой, да вечер сегодняшний, – отвечали великаны.

И говорили они правду. Но юноша им так и не поверил, а потому они его и съели, когда совсем стемнело.

Как-то раз забрел в одну деревушку у подножия гор предсказатель. Он шел издалека, устал и на время остановился на краю деревни в заброшенном доме, слегка подлатав его. Умения его пришлись жителям деревни по душе: ведь это очень удобно - знать загодя, что будет и что лучше сделать, чтобы было так, а не иначе.

И стали они к нему ходить. Поначалу дела шли на лад: предсказатель свое дело знал. Но вот все чаще стали к нему приходить по каждому вопросу или просто лясы поточить, потому что любопытство заедало. Предсказатель объяснит-объяснит, вроде на время придержат свои вопросы жители деревни, оставят лишь самые важные, да ненадолго их хватало. Один сосед прямо повадился к нему чуть свет заявляться: мол, мимо шел, не надо ли молока свежего, а я тут подумал… И все норовил он заглянуть, надоедливый, как раз, когда предсказатель себе трубку набьет да раскурит. Уж и выставлял он его много раз за дверь, а чуть утро – этот опять поблизости околачивается с вопросами пустыми.

Ну и надоело однажды это предсказателю окончательно. Предупредил он, что важную работу делать будет, дверь закроет, чтобы не удивлялись и не беспокоились, все ли в порядке с ним. Ночью он посадил в кресло мешок с соломой, приоткрыл дверку на чердак, чтобы ветер свистел, собрал свой мешок с вещами и в горы ушел – подальше от тех мест.

А деревенские выждали день, конечно. На второй уже зуд начался – вопросы-то, поди, поднакопились! Будет дождь сегодня, вешать ли белье сушить или нет? Разродится ли корова и в котором часу, а то соседки на посиделки звали? И побежали они под окошки предсказателя. Особенно этот, надоедливый, побежал, аж к ставням резным прильнул: вроде кто-то сидит в кресле, наверное, он и есть!

Потерпели, потолкались в бок друг другу, да и начали осторожно: «Мы это… мы на коротенечко… будет дождь-то или не будет?» А на чердак дверь приоткрыта, ветер дует: «Уууууу!», и кажется деревенским, что «Бууууудет!». Ага, думают, будет дождь, не будем белье вешать, так мы и знали, вон ведь тучи-то какие надвигаются!

«А это… корова-то разродится?», а в ответ ветер на чердаке чем-то поскрипывает: «Ииии!», и им слышится: «Разродиииииится!» Конечно, чего же ей не разродиться, когда она уже двух телят здоровых принесла. Все-то он знает.

Говорят, так и бегают под те окошки и по сей день, предсказателя слушают.

А сам предсказатель ушел себе в горы, и с тех пор его больше никто не видел.

Хозяин замка вернулся с удачной охоты, и, как всегда в таком случае, пребывая в отличном настроении, расположился у очага, с кружкой пива. Он подхватил пробегавшую мимо маленькую девочку и стал подбрасывать её на колене.

- Ну, пап! Очень кочки высокие!

- Ну, а что ты хочешь – вот подрастёшь и будешь ездить в карете по нашим дорогам, и повыше кочки будут.

- Я не хочу в карете! Я хочу, как ты, верхом!

- Ха-ха! Посмотрите, у меня растёт юная валькирия! Ну-ка, хочешь пива?

- Не буду! Оно кислое!

- Валькирии пьют пиво!

- А мама говорила, что мёд!

- Ну, раз мама говорила.… Тогда конечно. Ладно, беги к матери.

Девочка унеслась, а лорд вытянул ноги к огню и довольно вздохнул.

- Простите, мой господин, пришли ваши люди, просят, чтобы вы разрешили их спор.

- Я устал… Ладно, иду, - одним глотком осушив кружку, лорд поднялся и прошел в большой зал, где он принимал посетителей. Привычно расположившись в своём кресле, спинка которого возвышалась на два его роста, лорд посмотрел на тех, что пришли за его вердиктом.

Родственники. Спор оказался прост – кража, клевета, обман. Он видел обоих насквозь, видел, что за мотивы стояли за каждым и видел, что обвиняющий на самом деле был зол не за кражу, а за то, что его молодая жена посматривала на сына его умершего брата. И вместо того, чтобы самому расправиться с зарвавшимся племянником, дядя привёл его сюда, надеясь избавиться от соперника руками лорда. И в этом была его главная ошибка.

- Вы пришли за справедливым судом? Моё решение – за ложный навет, за трусость и подлость, за клятвопреступление тот, что пришел сюда обвинять, должен быть повешен! Всё его имущество, включая жену, достанутся тому, кого он пытался оболгать при своём повелителе!
Суд окончен.

Лорд вернулся в своё кресло, где его уже дожидался обильный стол и его привычный кубок, полный до краев. Родственники и близкие друзья ждали его, чтобы начать пир в честь славной охоты.

- Папочка, ты разрешил спор?

- Конечно, моя юная воительница. Тот, что был виновен, будет наказан.

- А почему?

- Потому что они пришли ко мне за тем, чтобы я кого-то признал правым, а кого-то – виновным. Ещё ко мне приходят, чтобы я испытал их, и я устраиваю им испытания, награждая дарами или знаниями, или лишая жизни.

- А я?

- А что ты? Ты приходишь посидеть у меня на коленях и послушать сказки. Каждый, кто приходит ко мне, получает то, за чем пришел.

- То есть, если бы он пришел к тебе за советом...

- Если бы он пришел за советом, как ему избавиться от мальчишки-соперника, я бы, может быть, и помог. Ну, не задаром, конечно. А так - пришел, думая меня обмануть! Меня, своего лорда!

- Я поняла. Он сам выбрал себе судьбу.

- Ух ты! - закричал мальчик, беря в руки небольшого размера лук, - Это, правда, мне?

- Тебе. Подарок от дяди.

- И теперь я смогу быть охотником?

- Ну, когда-нибудь ты им обязательно станешь. Только для этого тебе надо будет много научиться.

- Например, стрелять из лука? - глаза мальчика горели, и его переполнял азарт.

- Не только. Но стрелять из лука тоже.

- Тогда мне надо много тренироваться! - схватив лук, мальчик побежал в сторону леса, выкрикивая на ходу, - Можно, я подстрелю ворона? Того ворона?

- Не стоит. Мне кажется, что он тебе еще пригодится.

***

Юноша собирал дорожную сумку. Он тщательно пересматривал свои вещи, осматривал, примерял, вертел в руках, а потом либо складывал в сумку, либо клал обратно - туда, откуда вещь была взята. Второе, конечно, чаще. Иногда вещи задерживались в руках чуть подольше, и на лице юноши появлялась легкая улыбка, а иногда - грусть в глазах. Потом в сумке закончилось место. Тогда юноша вытряхнул все, что было в сумке, и начал перебирать еще раз более тщательно. Так увлекшись этим занятием, он даже не заметил, как в комнату вошла женщина и какое-то время наблюдала за ним.

Потом женщина сказала:

- Давай, я тебе помогу.

- Мама, ты же знаешь, я должен это сделать сам.

- Давай, помогу, ты ж знаешь, как я умею складывать сумки.

- Знаю. И я тоже хочу так научиться. Поэтому сам.

Юноша вышел с матерью из дома, дошел по двору до калитки и, обняв мать, сказал:

- Все. Я дальше сам.

Но, выйдя на улицу и пройдя пару шагов, внезапно остановился, заметив ворона, сидящего на крыше дома. Постояв немного, юноша снял с плеча дорожную сумку, перекинул ее через забор обратно во двор и бодрым шагом отправился дальше.

***

Мужчина шел по лесу очень тихо: если не прислушиваться, то можно и не заметить до самого последнего момента. Мужчина уже обошел несколько расставленных им ловушек и направлялся к последней. Ему, правда, пришлось сделать небольшой крюк, чтоб обойти небольшой лагерь путников, которые решили остановиться на ночлег в этих краях. Мужчина не любил попадаться на глаза, а потому обходил лагерь тихо и на почтительном расстоянии. И внезапно, подняв голову вверх, мужчина увидел кружащего над ним ворона. Проследив за ним взглядом, мужчина прошептал: "Наконец, я стал узнавать тебя, вестник".

Вернувшись обратно в дом, мужчина стал собираться снова. Он вытащил свои легкие кожаные доспехи, оружие и стал проверять качество своего снаряжения.

- Опять уходишь? - раздался в дверях женский голос.

- Да. Все то-ты слышишь, все-то ты знаешь.

- Наверное, именно поэтому я твоя жена, - ласково сказала женщина, - Иди. Я знаю, что тебе надо. Что это твой путь.

- Спасибо, - сказал мужчина, - Спасибо, что понимаешь.

- С детьми попрощаешься?

- Нет. Не хочу их будить.

- Тогда возьми вот это в дорогу, - женщина протянула ему сверток. И, помолчав немного, произнесла, - А скажи: ты ведь был всегда одинок на своем пути, да?

Мужчина кивнул.

- И всегда таким будешь… - тихо добавила женщина.

***

Драккар стоял у берега. Поеживаясь от холода, мальчик, юноша и мужчина забрались на борт. С мачты за ними внимательно наблюдала пара воронов.

Где-то вдали по небу проплывали редкие облака. Казалось, день будет теплым, но эта осенняя погода всегда была обманчива. Мерно поскрипывали оси фургонов. Ему казалось, что так было всегда. Он редко задумывался о том, почему его народ оставил оседлый образ жизни. Он тогда был еще мальчиком. Что-то случилось, это он помнил. Но что? Он погрузился в воспоминания, стараясь вспомнить. О прошлом не принято было говорить. Это уже стало традицией. Не вспоминать. Дорога.

Они что-то ищут. Это все, что он знал. И что, когда найдут, дорога закончится. Когда-нибудь - когда его примут в совет старейшин - он узнает. Но это будет не скоро. Может, дорога закончится раньше?

Он не мечтал об этом. Он почти не помнил той, другой, жизни. Дорога - это все, что он знал.

Вдруг что-то отвлекло его внимание, и он потерял мысль.

Да, он привык к такой жизни, но как же иногда хотелось греться у очага в доме, зимним вечером. Как тогда, в детстве.

К мужчине подбежала девочка. Растрепанная, но умытая, в чистом заштопанном платьице. Когда-то оно принадлежало его матери, потом его перешили.

– Папа, папа, смотри, что я нашла! – девочка протянула мужчине плоский камешек, размером чуть меньше ладони, сплошь испещренный царапинами. – Он выпрыгнул из-под того фургона, - девочка указала пальцем на один из фургонов впереди. Мужчина сделал серьезное лицо и притворился, что внимательно изучает камень. Потом посадил девочку на задок ближайшей телеги и забрался рядом.

– Как, по-твоему, что это? – ласково улыбнувшись дочери, спросил мужчина.

– Это карта, папа, вот, смотри! – девочка принялась увлеченно водить пальчиком по камню, объясняя, что где находится.

- … а вот это – вон те горы, – она указала куда-то влево, где вдали начиналась горная гряда.

– А вот это – дорога, – девочка провела пальцем вдоль изгибающейся царапины, самой толстой и глубокой на камушке, - и по этой дороге надо идти! – воодушевленно закончила она свой рассказ.

Мужчина снова ненадолго задумался. Карта на камне. Такого не бывает. А вдруг? Нет, это просто детская фантазия.

– Я показала его прадеду, но он сказал, что карт на камнях не бывает, что их рисуют люди. На коже, не на камнях, – продолжила девочка, как бы отвечая на мысль отца.

– Знаешь, что? – сказал мужчина, снова улыбнувшись, – Это действительно карта, но сейчас ты еще слишком маленькая. Спрячь его, а когда вырастешь, ты поведешь наш народ, и у тебя будет карта, и ты непременно приведешь нас к тому, что мы ищем.

Девочка убежала играть, а мужчина слез с задков и зашагал, снова погрузившись в раздумья.

На самом деле, он думал так же, как и его дед, но решил подыграть дочери. Он и не догадывался, что в тот момент девочка твердо решила, к чему будет стремиться и никогда не забудет ни этого своего решения, ни этого разговора. Хоть больше никогда они к нему не вернутья.

Мужчина шагал, погрузившись в раздумья. Нет, они сами не знали. Он был в этом уверен.

Вдали все так же проплывали редкие облака, обманчивое солнце не спешило согревать воздух. Все так же продолжали мерно поскрипывать оси телег. А дорога убегала вперед, теряясь где-то вдали, за поворотом. Еще одним поворотом.

Крутись, крутись, скрипучее колесо, пой свою песню дороги. Вези, телега, наш маленький фургон по лесам и полям. От одного города к другому. Сегодня ночуем под открытым небом, завтра - на постоялом дворе.

Всего нас, бродячих артистов, шестеро: я, Ян, дядюшка Андрэ, Люсиль, Ма и Па. Дворняга, которой никто не дал имени, и птицы Ма в клетках.

Крутись, крутись, колесо. Сегодня дождь, а на утро солнце. Как веселились мы вечерами у костра, пока Люсиль была с нами. Милая маленькая Люсиль, где-то она сейчас!

Ма заболела, ее кашель скрипучий как наш старый фургон.

Не мог смотреть, как Ма просто лежит там и молчит. Собрался и ушел ночью. Люсиль, должно быть, улизнула так же. Она всегда была смышленой, наша Люсиль.

Воевал. Решил осесть, женился, детей завел.
Не выдержал, задыхался, во сне слышал скрип колес. Ушел с цыганами.

Кашляю, как Ма. И что-то стряслось с хворостом, сколько не клади его в костер - совсем не греет.
Крутится колесо.

Как-то в одном королевстве тяжело заболела принцесса – единственное дитя и будущая королева. Врачи бились, но не могли ничего сделать для нее; принцесса слабела и бледнела с каждым днем. Тогда они посовещались, пригласили лучших астрологов, и те сказали, что принцесса выздоровеет, если ей на палец наденут кольцо, выкованное с таким мастерством, что человек, глядящий на него, сразу вспомнит о шелесте ветра, шуме волн и пении птиц.
Немедленно разослали посыльных к лучшим ювелирам и кузнецам, и в разных концах страны принялись за работу мастера своего дела, но ни у одного не выходило. Вроде и красивое кольцо, но наденет очередное принцесса на палец – и никаких изменений.

Разлетелся о том слух, и каждый горевал по принцессе, по будущей королеве, смерть которой прервала бы древний род королей в стране.

И вот один подмастерье как-то подслушал разговор кузнеца, у которого работал и учился, со своей женой. Кузнец тот хорошим мастером слыл и тоже попытался смастерить для принцессы кольцо, но не получилось у него.

- Неудивительно, что никто не может сделать его, - сказал кузнец шепотом жене, - Ведь издревле известно: жизнь за жизнь! Тот, кто принцессе кольцо сделает, своей жизнью наверняка рискует. Не все рассказал астролог, ой не все! И потому каждый ювелир и каждый кузнец знает или чувствует, что кому такое кольцо удастся выковать, тот вместо принцессы должен будет умереть. Поменяется он с нею местами, понимаешь? Мастеров-то много, да желающих поменяться с принцессой не найдется. Своя жизнь каждому дорога. Вот и не идет ни у кого рука, как надо. Кто знает, что там, после смерти? Может, нет ничего. Умрет принцесса – ну что ж, переживем это как-нибудь.

Подмастерье услышал это и загрустил. Куда уж ему, если те, кто гораздо больше умеет, не в силах это сделать. С тяжелым сердцем лег он спать.

Но ему не спалось. Он ворочался с боку на бок и думал о том, что жизнь принцессы важна для всех, да и в словах кузнеца, когда он говорил, что переживет ее смерть страна как-нибудь, слышалась горечь. Но мальчику-подмастерью было точно так же страшно, как и любому другому человеку. «Ладно», - думал он, - «Переживу как-нибудь».

Но заснуть так и не удалось. Как он понял, что боится, стыдно ему стало за то, что есть что-то, что он преодолеть не может, что приказывать ему способно. И понял, что если не попробует хотя бы, он не сможет забыть об этом, и пусть никто не узнает о том, он сам всегда будет знать и помнить. «От того, наверное, многие люди и горькую пить начинают», - подумал он, - «Они помнят про себя что-то такое, чего другие не знают».

И он встал потихоньку со своего топчана, прокрался в кузницу посреди ночи, развел огонь, раздул мехи и начал трудиться.

Кузнец с женой услышали, конечно, как в ночи разносились удары металла о металл, но кузнец шепнул встрепенувшейся было жене: «Пусть его… вдруг у мальчишки выйдет то, что у нас, взрослых, не вышло?»

Всю ночь не умолкал звон молота, сменяемый тишиной и шипением воды, когда подмастерье окунал кольцо в воду, чтобы остудить. Долго у него не выходило. Вот уже заря занялась, а он все работал. И вот он посмотрел на узкую полоску света над горизонтом и подумал: «Ладно, ведь всегда за ночью приходит день. Может, и смерть не вечна? Если умру – что ж, узнаю, что там!»

И он, уже не сомневаясь и не боясь, стал перековывать кольцо.

Когда солнце поднялось высоко, на его ладони было кольцо. Оно не было совершенной работы, но никогда ему не удавалось что-нибудь так, как оно. И хотя оно не было совершенным, каждый, глядя на него, ощущал на своем лице дуновение ветра, чувствовал брызги воды, слышал утреннее пение птиц.

Переглянулся кузнец с женой, да и стал собираться с мальчиком в дорогу, чтобы отвезти кольцо принцессе.

Они отвезли его, и принцесса надела его на руку и выздоровела. И когда она стала королевой, она правила справедливо, долго, и страна при ней расцвела.

А что случилось с мальчиком-подмастерьем, спросите вы? А мальчик-подмастерье через некоторое время начал слабеть и вскоре умер, ведь он согласился обменять свою жизнь на жизнь принцессы. Но кольцо-то он все-таки сделал, и это самое главное.

Темной стороной обернулась жизнь к Вэнь-Женю в тот миг, когда утратил он зрение.

"Зачем я не гончар?" - думал он с тоской. – "Мои руки продолжали бы заниматься своим делом. Зачем не монах? Я читал бы сутры по памяти. На что жизнь слепому писцу? Обуза для родных, стыдно есть их хлеб".

Решил он уйти куда-нибудь подальше от людей, в горы, в лес: поселиться отшельником или вовсе сгинуть – как получится.

Долго длились его странствия или нет, сам он не смог бы сказать. И вот однажды, когда Вэнь-Жень устроился на ночлег на лесной прогалине, сон его среди ночи потревожили какие-то звуки. Приподнявшись, Вэнь-Жень обнаружил, что в центре поляны ярко горит костер, до слуха его доносились музыка и смех. С удивлением рассматривал Вэнь-Жень собравшихся на поляне незнакомцев. Мужчины и женщины столь благородного вида, как оказались они ночью в глухом лесу?

Похожий на веселого даоса старец заметил, что он проснулся, и увлек к костру, шумно выражая радость: теперь их стало девять, а столь добрыми знаками пренебрегать никогда не стоит. Ошеломленный, Вэнь-Жень стыдился своей неуклюжести и неопрятной одежды. Не подобало нищему бродяге вкушать пищу и вот так запросто беседовать с подобной компанией. Но и не избежать этого никак – не молчать же в ответ на приветливые слова. Единственным утешением оставалась мысль, что все это – не более чем причудливый сон.

"Ну, конечно, сон!" – воскликнул он про себя. – "Мне снова снится, будто я зряч. Горестным же будет пробуждение. Но сейчас, когда я знаю, что сплю, я буду наслаждаться красотой лиц моих собеседников, любоваться улыбками и дивными цветами в женских волосах. Я давно не видел, как взвиваются искры костра и как бегут облака по темному небу. Буду смотреть во все глаза, чтобы сон этот не растаял наутро, а остался драгоценной жемчужиной в моем сердце".

И, более не смущаясь, он стал держать себя совершенно свободно. Когда же звезды стали бледнеть, пришла пора прощаться. Один за другим исчезали веселые собеседники, растворяясь в утреннем тумане, как и подобает духам и сновидениям.

Оставшись в одиночестве, Вэнь-Жень сидел и смотрел в костер, пока не погасли последние искры. Но волшебные языки его пламени продолжали плясать перед его внутренним взором, а тепло – согревать душу. Заметив позабытую кем-то цинь, погладил ее струны и мечтательно улыбнулся. Ведь научиться играть может и слепой.

«Что ж, пора просыпаться», - сказал он себе.

Но как ни старался – проснуться не выходило. И с закрытыми глазами так же ясно видел он деревья, окружающие поляну, золу угасшего костра и мягкое сияние, окружающее цинь.

Понял Вэнь-Жень, что обрел он зрение сердца, коснулся лбом земли и рассмеялся от счастья.

Раннее утро, и дом кажется немного чужим. На привычных маршрутах откуда-то берутся тапки, коврики сбиваются и ждут в засаде - вдруг удастся заставить детей споткнуться и поднять шум. Дверь пронзительно скрипит, и непонятно, есть ли этот звук днем, теряющийся в прочих дневных звуках, не привлекающий внимания, или это она нарочно, именно сейчас, решила поднять тревогу.

Девочки, крадучись, пробираются в большую комнату. Теперь нужно быть особенно осторожными – бабушка спит рядом, за стеной.

Они снимают со стола кувшин с цветами, ставят на пол. Стаскивают скатерть.

Теперь очень аккуратно разворачивают свой подарок.

Это тоже скатерть, но не покупная - «душная», как говорит бабушка - со специальной пропиткой от пятен. Нет, эту скатерть бабушка увидела в журнале и сохранила картинку. А они нашли схему, лен, нитки. Вышивали вдвоем, устроившись на разных сторонах, или по очереди. Начали в городе, но до начала каникул закончить работу не успели, привезли с собой в деревню. Очень трудно было все время прятаться, но они справились, они успели!

Скатерть ложится на стол и словно светится – их удовольствием, предвкушением чужой радости. Девочки возвращают кувшин обратно и любуются тем, как перекликаются вьюнки - живые и вышитые.

- Здорово вышло, - шепотом.
- Ага. Даже не верится, что это мы.

Кораблик, соструганный из деревяшки, все время заваливался на бок и шлепал мачтой по ручью. Мальчик вздохнул и попытался насыпать камушков на палубу, чтобы придать судну устойчивость, но камушки соскальзывали с переворачивающегося кораблика и плюхались в воду, ни на миг не останавливая его заваливание на бок.

Это был первый кораблик, который он смастерил сам, без помощи старших. Он возлагал на него большие надежды. Ему казалось, что это судно проплывет, по меньшей мере, полмира – ну или хотя бы вот до того куста, а тут, надо же, такое огорчение. Он уже видел себя его капитаном, записывающим в бортовой журнал все подробности далекого и опасного путешествия! А тут весь образ капитана заваливался на бок вместе с судном и шел ко дну.

Кто-то сказал бы, что это глубоко символично, но мальчик не знал таких слов. Он был просто мальчик восьми лет, с рыжей копной волос и веснушками, его ждали домой к обеду, а он все пытался поставить кораблик на воду, упрямо возвращая его в прежнее положение, будто от этого что-то могло измениться.

Был бы жив дед, он бы подсказал. Раньше мальчик всегда прибегал к деду в таких случаях: и с тележкой, у которой колесо проворачивалось вокруг оси, не желая держаться, и с маленькой мельницей. Дед почти всегда откладывал в сторону дела и вдумчиво объяснял и показывал, не жалея времени. Так мальчик узнал, что колесо на оси нужно закреплять, и для этого есть разные способы, а также зачем мельнице лопасти, и много чего еще. Но что еще важнее, он научился рассуждать, и вот сейчас он сидел и рассуждал.

«Вот у нашей лодки нет мачты, и она плоская, наша лодка слушает свое дно. А тут мачта есть, и она получается главнее. И корабль не знает, что слушать: мачту или дно, а камни на палубе не говорят ему, что главное – дно, а потому он не знает, какой стороной быть в воде. Как же сказать кораблю, какой стороной ему сидеть в воде?»

Делать кораблик полым внутри он еще не придумал, а потому насыпать камней внутрь он не мог. Пошарив по берегу взглядом, он нашел большую, тяжелую щепку, сделал ножичком надрез на месте, где подразумевался киль, и втиснул щепку туда. «Ого, как плавник!» - подумал он, не зная, что приблизился к такому понятию как остойчивость.

Он опустил кораблик на воду. Тот закачался, но не перевернулся, а поплыл неуверенно дальше, слегка заваливаясь в водоворотах ручья, но всякий раз возвращаясь в прежнее положение.

«Надо в следующий раз сделать дно поуже, потяжелее, и внутри сделать место, чтобы положить туда гальки», - решил мальчик и побежал за корабликом вдоль берега ручья. Проводив его до места, где начинались густые заросли, где пробираться было уже сложно, он с чувством глубокого удовлетворения, радостный, побежал домой: вот теперь можно и обедать.

***
На столе капитана лежал незакрытый судовой журнал. В нем уверенным, округлым почерком было выведено: «20 февраля наконец вошли в Бискайский залив. Вчера попали в шторм, но судно выдержало. Команда работала слаженно и четко, вовремя успели сменить курс. Сейчас погода ясная, и все позади. Мы приближаемся к месту назначения».

На койке рядом со столом с приятным чувством полностью выполненного долга спал рыжеволосый капитан.

Жил-был человек. Жил он у глубокого горного озера, больше похожего на море. В озеро вдавалась узкая и неровная коса, а в самом конце ее стоял дом на сваях. Отец человека жил в этом доме, и дед, и прадед. Старым и ветхим стал дом, построенный когда-то на совесть. Заменял человек подгнившие сваи, регулярно подновлял крышу. Осенние шторма часты в тех горах, жалобно скрипели ночами бревна, год за годом выдерживающие натиск непогоды.

Когда человек был моложе, он взял в жены девушку из долины. Обещал ей построить новый дом, поближе к людям. Дом на плодородной земле, где они могли бы они разбить сад. Дом, где жили бы они в радости и растили детей. А пока можно пожить в старом.

Прошло несколько лет, боги подарили им детей. «Когда же ты начнешь строить новый дом?», - спрашивала жена. Отмалчивался он в ответ – как выкроишь время? Все нужно делать - ловить рыбу, чинить снасти, подновлять постройки, ездить на мены или ярмарки – день за днем занимает работа все время, разве кто-нибудь мог сказать, что он ленив? А там и зима.

- Ты передумал? – спрашивала она, кутаясь в шаль. Он латал щели, но из них неизменно дуло.

- Что ты, конечно, нет. Весной непременно.
Весну сменяло лето, а лето – осень. Все чаще сердилась жена и гостила у сестер в долине.
Сердился и человек. На себя за то, что не может начать, на жену за то, что напоминает об этом, на дом – что никак не отпустит.
Однажды поздней осенью, когда стало понятно, что и в этом году ничего не изменится, сильно поругалась жена с мужем.

- Надоели споры! – вспылил он. - В этом доме я родился, тут и умру.

Собрала жена тогда детей и ушла к своей родне.

Неделю ходил муж по опустевшему дому мрачнее тучи, не топил остывший очаг.

А к ночи седьмого дня налетел шторм, каких давно не бывало. Поднявшаяся вода затопила косу, отрезая дом от земли, почти невидимой за завесой ледяного дождя, огромные волны разбивались о стены, жутко выл ветер.

Чудом пережил человек эту ночь. Вовремя добрался до лодки, с трудом, но смог причалить к берегу. Человек пережил, а дом – нет. Когда пришел рассвет, только обломки свай торчали над водой.

Повернулся человек и зашагал в деревню, к семье. А ранней весной начал строить новый дом, такой, о котором мечтал.

Сказки руны Хагалаз: Белый шум

Давным-давно и где-то далеко-далеко стояло село. Обычное такое село, ничем не примечательное, люди в нем жили тоже вполне себе обычные: такие, как живут во многих других селах. И не стала бы сказываться сказка об этом селе, если бы не одна примечательная особенность, которая огораживала это село с одной стороны от того, что за ним есть. Особенность эта была больше похожа на белую стену, но не плотную; как будто в эту стену собрали весь шум с окрестных полей, сжали его и растянули пеленой. Пелена эта была как молоко, разлитое на полу, вроде как и видно, что за ней что-то есть, но что именно, через белую муть не рассмотреть. Местные называли эту пелену «Белый шум». Была у этого Шума еще одна странность: тем, кто подходил к нему, он душу ранил, как будто человек внутри замерзал, и становился такой неосторожный одержимым.

Много легенд ходило вокруг Шума, но все они говорили об одном и том же, что этот Шум скрывает вход в какую-то страну, к которой иной дорогой не дойти, морем не подплыть и на карте не увидеть, но и кто уйдет в этот Шум, назад уже не вернется. Так и жили местные, сторонясь этого Шума.

Иногда появлялись в селе странники, которые к этому Шуму шли, искали его, и тогда местные с удвоенной силой рассказывали свои легенды про Шум, водили к тем, кому Шум сковал душу, надеясь, что, может быть, в последний момент отговорят таких странников уходить в Шум. Кто-то отступал и возвращался в своим края, кто-то не слушал их и уходил в пелену, но назад ни один не вернулся.

Однажды один парень в этом селе решил уйти в Шум. Он слушал то, что странники рассказывали из известного им, и никак не мог отделаться от мысли попробовать пройти в него, а потом вернуться и рассказать своим односельчанам о той стране, что скрывает шум. Решил и пошел. Когда подходил к белой пелене, послышался знакомый треск воздуха: всегда так было рядом с шумом, и тут местные держали свои границы, ближе к Шуму было уже опасно подходить. Но он не остановился и шел дальше, с каждым шагом чувствовал, как этот треск проникает ему под кожу, как добирается до сердца, как сжимает сердце холод, как замирает дыхание, и вот он уже внутри белой пелены, сердце сжалось еще сильней, ему уже казалось, что он и не дышит вовсе, что Шум захватил все его тело, а он стал частью этого Шума, он уже не помнил, куда и зачем он идет, да и не был уверен, идет ли он вообще, а просто чувствовал, как Шум сжимал каждую клеточку его тела в ледяные тиски. Но вот нога коснулась земной тверди, холодная металлическая рука отпустила сердце, он вдохнул полной грудью и открыл глаза.

Перед ним открылась изумрудная долина, на которой стоял город. Люди бы решили, что город этот странный. Был этот город особенным: он постоянно менялся, каждое желание его жителей, или просто тех, кто проходил через него, меняло облик этого города, и этими изменениям город сверкал, как капля росы на ярком солнце. Был город этот – форпост на пути к мечте, к СВОЕЙ мечте

Парень вспомнил о Шуме, обернулся, чтобы посмотреть на него с другой стороны, но никакого Шума за спиной не оказалось, перед ним простирался лес, за которым вдалеке виднелась гора. Назад дороги не было.

Да и могла бы быть назад дорога, если ты уже сделал шаг к своей мечте, даже если кому-то она казалась безумием.

Жили-были старик со старухой у самого синего моря.

И все у них было плохо: изба была старая, покосившаяся, крыша постоянно протекала, печка была кривая и дымила, огород и сад зарос сорняками, а невод приносил мало рыбы, один только телевизор в избушке еще кое-как работал. Пенсии у стариков были маленькие, но чтобы купить крупы, молока да хлеба, хватало.

Старуха раньше любила копаться в огороде, в саду цветы сажать, пироги пекла, шила и вышивала, а потом что-то тяжело ей все стало, да и перестала она, лежит целыми днями на кровати да телевизор смотрит. С самого утра до позднего вечера. Старик раньше тоже бодрый был, да крепкий, часто сидел на крыльце, чинил что надо по дому, либо мастерил чего, а потом тоже к телевизору пристрастился, надоело ему все, тяжело стало, сил ни на что не осталось, сети чинить перестал, сколько поймается рыбы столько и ладно, сгодится, лежит целыми днями рядом с бабкой, да телевизор смотрит.

Так и живут по сей день, может, и померли уже.

Самым ярким воспоминанием последнего цикла жизни Рё были укоризненные, насмешливые, шокированные или недоумевающие взгляды членов Совета. Проект его вызвал небывалые эмоциональные флуктуации. Мастер предрекал это. Он выразился прямо: «Эти твои стабильные формы – не новаторство, а насилие над природой материи. Ты надеешься, что их сочтут смелой идеей и, может быть, в какой-то степени так и есть, но жить в подобном доме? Извини, но одна мысль об этом вызывает какое-то отвращение».

Как с молодым, подающим надежды архитектором, с Рё было покончено. Вскоре он принял решение прервать воплощение совсем. И самым сильным его желанием было воплотиться там, где его идеи смогут оценить по достоинству.

***

Рё открыл глаза. Самого рождения он не помнил, это было странно. И, кажется, нескольких последующих недель. Оставались смутные ощущения, не самые приятные, и Рё предпочел в них не углубляться. Сейчас он лежал спиной на чем-то умеренно мягком, комната была залита светом, в воздухе лениво плавали пылинки. Рё протянул руку, чтобы поймать одну из них. То есть хотел протянуть. Рука отказалась двигаться. Другая рука также. «Неужели я родился в теле с дефектом?» - удивился Рё. Не то, чтобы подобная перспектива его напугала, но вызвала досаду: пришлось бы затратить некоторое количество усилий на переделку тела, а работать с телами Рё не любил, он был архитектором, а не биоинженером. Размышляя, он пытался двинуться или хотя бы увидеть свое тело, но из того положения, в котором он находился, это было невозможно, как бы сильно он не скашивал глаза вниз.
Он позвал ту, что стала его матерью в этот раз, но она не отзывалась. Несмотря на то, что Рё ясно ощущал ее присутствие в соседней комнате. Он звал, звал, и вдруг расплакался, неожиданно для себя самого. Зато мама услышала и пришла. Ее объятья были приятными, но ощущались как-то странно. И держала она его… Ах вот в чем дело. Все его тело было замотано светлой материей, не позволяющей двигаться. Зачем? Он хотел объяснить, что ему неудобно, но мама не слышала его мысли. Или слышала, но игнорировала? Может, он чем-то вызвал ее неприязнь? Все было очень странно. Утомленный, Рё не заметил, как снова уснул.

Прошло несколько месяцев. Понемногу он начал привыкать, хотя новый мир все еще пугал. Родители не могли общаться телепатически, ни с ним, ни друг с другом. Также они не меняли своих внешних характеристик. Насколько Рё мог судить, дом также был постоянен в своих формах, цветах и пропорциях. Каждый раз, просыпаясь, он ожидал увидеть что-нибудь новое, но нет – его колыбель стояла на одном и том же месте, давая успевший надоесть угол обзора, потолок не менял цвет, тело было туго спеленуто. Он пытался выразить свой протест, сначала действиями,специально путаясь и поочередно вытаскивая руки из-под слоев материи, затем слезами и наконец, громким криком, когда его, связанного, оставляли в одиночестве. Ничего не помогало, а родители испытывали неудовольствие. Постепенно он приучил себя терпеливо сносить это временное (как он надеялся) неудобство. Он надеялся, что в их действиях есть смысл, которого он просто пока не может уловить из-за непонимания логики этого мира.

К трем годам Рё оценил шутку – он действительно воплотился там, где его талант мог быть востребован. Теоретическая «стабильная геометрия», так возмутившая его учителей, была основой здешнего мира. Хотя он всё еще не верил в это до конца и иногда пытался прокрасться к кровати родителей ночью, чтобы проверить, как они выглядят. Если они не меняют внешность во время бодрствования, то, возможно, контроль ослабевает во сне? К сожалению, из-за скрипучего паркета его обычно отлавливали на полпути, нарушая чистоту эксперимента. К еще большему сожалению, иногда он не мог припомнить, зачем собирался посмотреть на родителей. Это тревожило Рё. Если все в этом мире настолько постоянно, почему изменяется, словно истаивает, его память? Может, таковы правила? Пеленание, запрет на телепатию, непроницаемость стен и предметов, неизменность форм и живых объектов – и запрет на рост объема усвоенной информации? Может, ему нужнонаучиться как следует забывать?

К семи годам мир перестал казаться Рё неестественным. Но при этом вызывал смутное беспокойство. Он как будто все время ждал, что все вокруг исчезнет. Психолог объяснил это повышенной нервной возбудимостью и творческим складом характера, и порекомендовал бассейн, занятия живописью и развивающие игры. Мама очень старалась и водила его на занятия, она винила в страхах ребенка себя. Рё на занятиях очень старался, чтобы не расстраивать маму.

Больше всего он любил небо. Вечно изменяющееся, никогда не замирающее в неподвижности, играющее цветами и формами. Облачные пейзажи, знакомые фигуры, на твоих глазах расплывающиеся и собирающиеся в новые. В этом было что-то невыразимо родное. Корабли, рыбы, жирафы и динозавры, бабушкины пирожки, перья цапель, папина шляпа, замки, бумеранги, - летом он мог лежать на спине и смотреть в небо часами, и ему никогда не было скучно.

«Летчиком будет», - говорил папа.

«Что ты, это такая опасная профессия, я буду волноваться», - отвечала мама.

Мечтающий строить дома Рё ощущал смутное беспокойство, но не спорил. Все равно он вырастет и сам решит, кем быть.

Конечно, он стал летчиком.

Конечно, мама волновалась.